– Сегодня ночью умер папа. Во сне остановилось сердце.
Про сердце для меня было новостью. Я знал, что у него тяжелейший диабет, что он не выходит из дома и почти ничего не видит. Вдобавок к диабету оказалось и сердце, о котором он ничего никогда не говорил.
А говорили мы с ним часто. Он звонил мне почти каждую неделю и довольно долго расспрашивал обо всем подряд и рассказывал обо всем подряд. Человек по натуре любознательный, он звонил всем. У всех что-то узнавал, а потом всем передавал узнанное.
В крёковских монологах и крёковской части наших диалогов было то, что доставляло наслаждение – это уникальный крёковский язык, который не каждый понимал с первого раза. Но я уже давно научился понимать, еще в наши молодые годы, и иногда мне даже случалось бывать переводчиком для тугоухих.
И вот теперь его нет. Больше Виталя никому никогда не позвонит.
Но он – гениальный поэт. И его стихи еще дозвонятся до будущих столетий.
Дочь Виталия сказала, что прощание с ним состоится 7 сентября, в ритуальном зале на улице Баумана, 2 (на Южном), начало в 12 часов.
Вот стихотворение Виталия Крёкова. В этом стихотворении – и крёковская поэзия, и крёковские образы, и крёковские мечты о тех местах, где он не бывал, но хотел побывать, и наша жестокая действительность, и жена Виталия – Нина, которая осталась одна.
* * *
Если станет с деньгами получше,
Не в Москву, не в Париж и Берлин,
Я уеду скорее в Урумчи.
Загляну к русской Нине в Инин.
Может, там отмеряют полозья
Санный путь за потаем потай.
Там в суровом полынном межзвёздье
В такт Вселенной вздыхает Китай.
Я не стану для Родины грузом.
Я не буду вымаливать мзду,
Но, как женщину, русскую музу
От разбойных людей увезу.
Будут плыть облака, будут ветры
Тополя серебристые сечь.
В лунных сумерках яшмовой флейтой
Будет слышаться русская речь.
Оглянусь я на дали и шири:
Не возьмешь Томь блескучую впрок,
Что течёт в притаёжной Сибири,
Где шахтёрский стоит городок.
Богатеи там есть, ну их в баню.
Там поэтов, что в поле травы.
Там построил мужик на «тайване»
Колокольню в четыре трубы.
Там разрезы, там шахты и штольни.
А горняк только славою сыт.
За копейки из преисподней
Выдаёт на-гора антрацит.
И всегда время подлое в силе.
Горький плач там и скрежет зубов.
Помню день: из домов выносили
В раз шестнадцать шахтёрских гробов.
Резанул мужиков взрыв кинжальный.
От железа осталась труха.
И на лицах погибших лежали,
Как на лицах святых, воздуха.
Что за мною: судьба ли, судьбина?
Только крест свой несу не один.
Ты жена – дочь шахтёрская, Нина.
Даст нам бог, доберёмся в Инин.
Небеса сеют снежной порошей.
Вот Берёзовский город возник.
Ты со мною, кулёма-матрёша,
Ненаглядный мой снеговик.
